Прежде, чем Бная спросил, кто видел Иоава, послышался голос Давида:
– Кто первым ворвётся в Ивус, тот и будет в нём главным.
Солдаты поднимались с земли.
Авишай бен-Цруя что-то сказал Давиду, тот кивнул, и командир отряда Героев побежал вдоль крепостной стены.
– Так он и сказал? – переспросил Иоав. – «Кто первым прорвётся в Ивус, тот и будет в нём главным»? Ты сам слышал?
– Сам слышал, – медленно повторил Авишай, оглядывая широкую расщелину, куда набились солдаты из отборного отряда его брата. – А это кто?
Дрожащий молодой человек в дорогом, но перепачканном глиной халате стоял перед Иоавом, сложив на груди руки.
– Абдихиба-младший, королевский сын. Говорит, что хочет отомстить отцу за то, что тот забрал себе его любимую жену.
– Ладно, – сказал Авишай. – Я бегу к своим. Давид приказал Героям начинать новую атаку, а остальной армии и тебе с твоим отрядом быть готовыми ворваться за нами в Шалем.
– Ну, это мы ещё посмотрим, кто за кем ворвётся, – проворчал ему вслед Иоав.
Он ринулся вглубь расщелины и ударом кулака сбил на землю Абдихибу-младшего.
– Слушай, ивусей,– сказал Иоав. – Сейчас я с моими воинами начну пробираться в этот лаз. Если ты рассказал правду, и всё у нас получится, будешь главным над своими ивусеями, когда возьмём город. Но если ты наврал, чтобы заманить нас в ловушку – смотри у меня! С тобой останется мой оруженосец, и, если мы не вернёмся, он вот этим ножом отрежет тебе и нос, и уши, и то, что радует твоих жён. Понял?
– Я понял тебя, господин, – послышалось с земли. – Я не обманываю.
Иоав обмотал вокруг пояса верёвку и шепотом приказал: «Вперёд!»
– Значит, моего сына не нашли, – повторил, глядя на вестового, король Абдихиба II, а про себя добавил: «И не найдут никогда! А знал ли он про лаз – ведь королевские дети не ходят по воду. Вряд ли знал и перебежал, чтобы открыть секрет врагам ивусеев. Ну, а если?»
Вестовой заглядывал в лицо короля, ожидая приказа командирам. Абдихиба II молчал. Казалось, он не может оторвать взгляда от новой атаки иврим на Водяные ворота. «Что если эти только отвлекают? Прикажу внести в лаз змей или диких пчёл».
– Скажи командирам…, – начал король и не закончил фразу.
От источника поднялся пронзительный визг, и за ним – топот ног и голоса бегущей в панике толпы.
Не в силах шевельнуться, Абдихиба II и его приближённые глядели на перепачканных землёй дикарей, с дротиками и камнями несущихся на Сион.
– Как вам удалось проникнуть в город? – наперебой спрашивали у Иоава солдаты, столпившиеся вокруг короля и его командующего в святилище Баала.
Иоав обернулся к Давиду, тот кивнул: «Рассказывай», но вдруг положил ему руку на плечо и сказал:
– Как я обещал, кто первый ворвался сюда, тот и станет во главе города…
– Города Давида! – выкрикнул кто-то из Героев, и все подхватили: «Города Давида!»
– Пусть будет по-вашему, – согласился король. – Ты будешь главой Города Давида, Иоав бен-Цруя. Тебе его и отстраивать.
***
Три тысячи лет я здесь не был…
И вот опять стою у источника Гихон. Тот же вкус у воды, та же влага на красной глине камней вокруг источника, и сами камни, скользкие, как прежде. Всё остальное – незнакомо.
Господь вывел меня на новый круг жизни и дал понимание, ради чего совершено моё возвращение. Сейчас я должен вспомнить, каким был Город Давида тогда…
Вот я стою на середине склона Храмовой горы. Уже после смерти Давида были окончательно засыпаны седловины между Ивусейским холмом, горой Сион и священной горой Мориа. Город Давида стал частью Храмовой горы. По всему склону шли ступенями террасы, они были такими широкими, что на каждой разместилась улица. Завоевав Ивус, иврим продолжали заботиться, чтобы не истощился земляной слой на террасах, восстанавливали его и наращивали. В Офеле и Мило – верхней части города, где жили приближённые короля, – возле каждого дома был разбит сад, посажен огород и пробит в горной породе водосборник. Изнутри его обмазали чёрной глиной из Солёного моря.
Глубоко внизу лежало ущелье Кидрон, по которому весной и зимой бежал ручей. После того, как Храм на вершине был построен, иврим могли подниматься к нему по террасам с малыми детьми, стариками, больными, а на праздники Песах, Шавуот и Суккот – ещё и с жертвенными овцами.
Я жил в Мило, немного ниже Офела, и, когда возвращался домой, люди, завидев издали белую вязаную шапочку королевского писца, приветствовали меня и улыбались. Вот здесь, на этой ступени, рос сикомор – египетская смоковница. Я присаживался передохнуть в её тени, подстелив под себя полу рубахи, и подолгу рассматривал склон на другом берегу Кидрона. Горы, которые теперь называются Скопус и Масличная, тогда были безлюдны и не имели названия, дикий кустарник покрывал их склоны. Население Города Давида быстро росло, места не хватало, и поэтому все, кто возглавлял город, начиная с Иоава бен-Цруи, старались засыпать овраги, срыть холмы, расширить вершину горы. Город разрастался вверх и на запад, его пересекали в разных направлениях подпорные и оборонительные стены, сложенные из грубых и нетесаных камней. Пробитые в горной породе каналы искусно направляли весенние воды таким образом, чтобы они не смывали дома и плодородный слой земли на террасах, а заполняли водосборники.
Вон там, на берегу Кидрона, собирались каждое утро пастухи поить овец и обсуждать городские новости. Выше белеют камни древней кладки – это остатки стены дворца ивусейского короля. Я помню, как на эту стену поднялся, благословляя победу, коэн Эвьятар, а за ним наши военные вожди братья Бен-Цруи и сам король Давид, а у её подножья толпились остальные иврим. Менялось всё, впервые появилось место, где постоянно находился король и его приближённые, место суда и место сбора налогов. Иврим ещё предстояло привыкнуть к тому, что и Господь будет пребывать в одном и том же месте – в Храме на вершине горы Мориа.