– Этой ночью было ко мне слово Божие: «Пойди и скажи Давиду, рабу моему: «Не ты построишь Мне дом. Не обитал Я в доме с того дня, как вывел Израиль из Египта и до сих пор, а переходил из шатра в шатёр. Но где бы ни ходил Я с Израилем, сказал ли я хоть слово судьям израилевым, которым поручил пасти народ Мой? Говорил ли Я: «Почему не построите вы Мне дом из кедрового дерева?» Скажи рабу Моему Давиду: «Так сказал Господь Бог: «Я взял тебя с пастбища от овец, чтобы стал ты правителем народа моего, Израиля. И Я был с тобой повсюду, куда бы ты ни шёл, и истреблял всех врагов твоих перед тобой. Я сделал имя твоё подобным именам великих земли.
Я приготовлю место для народа Моего, Израиля, и насажу его там. И будет он жить на месте своём и не станет больше тревожиться. И не смогут больше злодеи истреблять его. И будет: когда исполнятся дни твои, чтобы отойти тебе к отцам твоим, поставлю потомка твоего после тебя и утвержу престол его на- веки. Я буду отцом ему, а он будет сыном Мне, и милости Моей не отниму у Него. И поставлю его в доме Моём и в королевстве Моём».
– Я сам буду говорить с Господом, – сказал Давид.
– Ты не боишься умереть? Так прямо говорить с Господом?
– Но ты же видишь: Он любит меня.
– Да, это так. Я подам тебе знак, когда тебе можно будет говорить с Ним.
Они прошли к очагу, который круглые сутки горел в доме Давида, сидели там, молчали и думали. Никто не решался приблизиться к ним.
На второй день праздника Шавуот, или, как подсчитал коэн Эвьятар бен-Ахимелех, в Третий месяц 2767 года от сотворения Божьего мира Давиду исполнилось тридцать пять лет. В белой рубахе, причёсанный, с подравненной бородой в сопровождении всех сыновей он явился к утреннему жертвоприношению. Это был первый праздник Шавуот в Городе Давида, и он совпал с субботой. Поэтому на жертвенник были возложены сразу два годовалых ягнёнка, у которых левиты не обнаружили ни одного изъяна, а также принесён хлебный дар: две десятых эйфы муки из нового урожая, смешанной с оливковым маслом – так было заповедано Моше и записано в Законе.
Левиты, участвовавшие в жертвоприношении, поздравили Давида. Жители города, собравшиеся за оградой Скинии, кричали ему здравицы и махали букетами из полевых цветов. Потом по знаку коэна Цадока все разом умолкли, чтобы послушать новый псалом «Халель», сочинённый Давидом специально к празднику Шавуот для хора левитов. Псалом воспевал хвалу Господу за дарование иврим Учения на горе Синай.
Давид пел громко, отчётливо, так что каждое его слово слышали даже иврим, стоящие далеко. Следом за хором левитов жители подхватывали: «Ибо вечна милость Его!»
– Возблагодарим Господа за доброту Его, – пел хор, – ибо вечна милость Его.
– Пусть это произнесёт Израиль, – просил голос Давида, и хор, а за ним народ повторял: «Ибо вечна милость Его».
– Пусть скажет это дом Аарона, – предлагал Давид, и коэны, а за ними народ вторили: «Ибо вечна милость Его».
– Пусть провозгласят боящиеся Господа.
И все пели: «Ибо вечна милость Его»…
Давида ждал дома праздничный стол, родные, друзья и соратники. В праздник Шавуот иврим читали прекрасное сказание о Рут, принцессе-моавитянке. Она приняла веру иврим и, войдя в семью из Бейт-Лехема, по толкованию мудрецов, исполнила Божий замысел: вернула иврим милосердие и доброту, утраченные ими во время длительного голода.
Рут, как было известно каждому иври, приходилась Давиду прабабкой.
Едва только дороги подсохли, командующий Иоав бен-Цруя выступил, чтобы окончательно завоевать главный город страны Аммон – Раббу и начал осаду городских стен.
***
Усталый, запутавшийся в налогах и жалобах, с тяжёлой от зноя головой Давид решил пройтись по широкой стене, тянувшейся между королевским домом и домом Иоава бен-Цруи, потом – домом Авишая и так, лентой, по всему Офелу. На закате в Город Давида из долины Кидрона поднялись серые с золотом клубы тумана и заволокли гору Мориа. Давид двигался, как во сне. Вдруг в разрыве тумана прямо под ним блеснула миква – ритуальный бассейн, в котором ивримские женщины проходят омовение после месячного цикла, «дабы чистой возвратиться к мужу». Давид вгляделся, и тут солнечный луч упал на крутую задницу женщины, выходившей из миквы. Выйдя, она уселась на краю бассейна и стала отжимать косу.
Давид спрыгнул со стены и, выкрикивая бессмысленные слова, понёсся к женщине, сбрасывая на ходу рубаху. Она обернулась, засмеялась и тоже побежала к нему навстречу. Через минуту они уже барахтались в траве возле миквы.
Очнулся он от холода. Оперся на локоть, дотянулся до рубахи, прикрыл ею женщину, поцеловал в затылок и шепнул: «Я – Давид». Ответила, не разжимая ресниц: «Знаю».
Давид поднимался к себе и вдруг, споткнувшись, упал и расшиб колено. С этой минуты пришли к нему тревога и страх, отчаянно захотелось спрятаться ото всех. Наутро король послал узнать, кто эта женщина. Ему сказали, что она – племянница Ахитофеля Мудрейшего, зовут Бат-Шевой.
– Кто её муж?
– Один из твоих Героев, Ури из Хита. Он сейчас на войне, под Раббой.
Давид застонал.
Как-то заполночь он сидел, задумавшись, возле угольницы, когда в дверях появилась какая-то девушка.
– Кто ты?
– Служанка Бат-Шевы.
Они были одни, и Давид догадался, зачем она пришла, но служанка заставила его подставить ухо и прошептала, что её хозяйка беременна.
На следующий день король никак не мог сосредоточиться на делах, даже придя на совет. «Скажу ему правду, – был первый порыв. – Проси что хочешь, только отдай мне твою жену». Но он знал характер Ури: не отдаст. Ни за что на свете! «Так что же делать? Ведь так продолжаться не может.– Он теперь только об этом и думал. – Вызову его сюда. А за это время отыщется какой-нибудь выход».